— Счет был 9:0 в мою пользу, — вспоминает Бувайсар. — Еще балл — и была бы чистая победа. Но соперник не сдавался.Не хотел проигрывать всухую. Он держал меня за ногу, пытаясь сорвать захват. Потом резко повернулся, надеясь вырваться. И тут... Мы столкнулись. До сих пор не понимаю, почему тогда не отрубился. Удар пришелся прямо в висок и был такой силы, что на мгновение я ослеп. Но крови не было, и, к счастью, схватку не остановили...

Хорошо, что тогда, после злополучного четвертьфинала чемпионата мира-2003 в Нью-Йорке, лучший вольный борец планеты Бувайсар Сайтиев не видел своего лица. Вернее, того, что от него осталось...
Бувайсар Сайтиев — первый чеченец, который стал олимпийским чемпионом. В день, когда он выиграл “золото” Атланты-96, в Чечне смолкли выстрелы, затаила дыхание война. В честь 20-летнего борца назвали улицу в Грозном. Люди на миг забыли о своей боли, о бесконечных потерях. Впервые за долгие годы они плакали от радости, а не от горя. И сам Бусик, стоя на вершине пьедестала, чувствовал это — и рвался домой. Хотелось видеть глаза родных, которые жаждали разделить его победу.
Первый чеченский чемпион мира Салман Хасимиков вспоминал тогда, как взорвали его дом, от которого осталась лишь груда обломков. И в этой груде он вдруг увидел свою медаль — она блестела как новенькая в горькой черной пыли...
Вторую свою Олимпиаду — в Сиднее — Бувайсар выиграть не сумел. Для нашей команды это был удар, для Бусика — тревожный звонок: “Я что — больше не сильнейший?” Он слышал, что говорили вокруг: “Вы что, не видите — он сдулся!” Зритель прощает своим кумирам все, кроме поражений. И Бусик едва не впал в тяжелую депрессию. Одно удержало — блестящая победа младшего брата Адама. Судьба несколько раз сводила обоих Сайтиевых в финалах крупных турниров — но ни разу они не вышли в этих схватках на ковер. Адам всегда “снимался”: никогда бы младший брат-мусульманин не позволил себе поднять руку на старшего...
Бувайсар много лет не проигрывал ни одной схватки и разрыв меньше чем в три балла не признавал.
— А после Олимпиады в Сиднее меня как будто похоронили, — шутит Бусик, а сам не улыбается. — Решили, что я ни на что больше не способен.
— Задело? Если честно, мне тоже казалось, что тебе стало на все плевать — и на борьбу, и на болельщиков. Мол, все что мог уже сделал, а напрягаться надоело...
— Задело, не отрицаю. И потом, жутко раздражали все эти разговоры, что у меня якобы были какие-то спады. Не было их! Я вполне стабильно выступал. Чуть хуже, чуть лучше — не суть важно. Ведь ни один соперник реально ничего мне сделать не мог. 1—2 балла по предупреждениям - не в счет. Настоящего приема против меня ни разу не провели.
— Говорили, ты круто пил после поражения в Сиднее...
— Круто я не пил никогда. Разве что очень короткое время. И быстро понял, что мне это не нужно. Водку не люблю...
Знал бы Бусик, сколько раз приходилось слышать злобные замечания на его счет: “Избалованный зарвавшийся мальчишка. Тормозов никаких. Окружающих не уважает...” Обидно было за него. Он всегда был отличным парнем. Много читал, думал. Ну а то что заносило его, — это же естественно. Пока жизнь не долбанет, звезды редко падают на землю...
— Ты еще не думал, чем займешься потом, — когда-то же все равно с ковра придется уйти?
— Точно не политикой. Возможно, бизнесом, но маленьким, скромным. В крупные дела лезть не хочу: зачем мне лишние проблемы? Хочу просто тихо, спокойно жить, никого не трогать и чтобы меня никто не трогал.
— Помню, было время, когда ты решил строго выполнять мусульманские запреты. Даже с девушками не встречался. А сейчас?
— Я вообще-то жениться собрался. Первый раз в жизни.
— Ты ведь уже раза два женился. Последней невесте было, кажется, лет пятнадцать...
— Официально я женюсь впервые. И это уже серьезно. Между семьями все решено, так что деваться некуда.
— Ты — богатый жених: по-прежнему тридцать три машины, включая белый 600-й “Мерседес”?
— У меня вообще ни одной машины нет. Меня друзья возят.
Что ж, скромность украшает человека... Тем более столь титулованного. После драматичного чемпионата мира-2003 едва ли кто-то мог оспаривать у Бувайсара титул лучшего борца планеты. Все случилось за 37 секунд до конца злополучного четвертьфинала. Несчастный случай, в котором некого винить.
— Меня спасло только то, что удара я ждал. Вот когда мне однажды ночью ударили в лицо из темноты, я вырубился сразу.
— Подкараулили враги?
— Нет, друзья пошутили... Я к тому говорю, что реакция организма разной бывает. Неожиданность в такой ситуации — самое страшное.Такой боли я не испытывал в жизни. Лег на ковер, чтобы хоть немного прийти в себя. Подбежали врачи, вкололи заморозку. А толку никакого. Хоть бы немного полегчало. Ничуть.Мне дали предупреждение за прерывание схватки (сопернику — балл). Но, как ни странно, я нисколько не ослаб. Был слишком зол, как раненый зверь. А австралиец, похоже, сам оторопел, стоял как завороженный, у него руки дрожали. Закончилось все счетом 10:1.
У меня было сотрясение мозга, но соображал я прекрасно. Когда стресс — всегда концентрируешься. Хорошо, что голова крепкая оказалась. Я сразу позвал вице-президента федерации борьбы Адлана Вараева, попросил, чтобы он пошел со мной на рентген, помог проконтролировать ситуацию. Очень боялся, что врачи все-таки снимут меня с турнира.
Когда я брел по коридору в раздевалку, за мной следом шел Дмитрий Миндиашвили, смотрел, “поплыву” или нет, но я не качался. Просто упал.
В гостинице мне сделали капельницу. Утром есть я не мог, хотя очень хотел. Мне принесли горячий бульон и давали чайными ложечками черную икру вперемежку с картофельным пюре.
— Ты был настолько уверен, что стоило рисковать?
— Я решил, если сделаю кувырок и голова не закружится, значит, все в порядке — буду бороться. И я кувыркнулся.
— А как насчет обезболивающего?
— Ничего не принимал. Решил не рисковать из-за допинг-контроля. Вот, думаю, доборюсь, тогда уж начну лечиться на всю катушку.
— Даже если бы был перелом?
— Рисковать жизнью я не собирался. Но врачи сделали 4 снимка и сказали, что перелома нет. Потом я привез эти снимки в клинику Бурденко — оказалось, проломлено все. Причем наши доктора сказали, что снимки отличные, очень качественные. Просто ракурс не тот. У меня был осколочный перелом со смещением. Теперь щека держится на титановых пластинах с двенадцатью шурупами...
— Дай-ка посмотреть... Надо же, ничего не заметно!
— Даже темных кругов под глазами не осталось, а тогда... Боже мой, когда пришел в раздевалку перед полуфиналом, там соперник-иранец разминался. Когда он меня увидел — просто остолбенел. Уставился на меня и пробормотал что-то вроде: “Этот человек ненормальный”. Немудрено: у меня глаз совершенно заплыл, я в одну сторону вообще ничего не видел. И щека раздулась как арбуз.
— Ты не боялся, что противник воспользуется ситуацией, станет исподтишка причинять тебе боль?..
— Я ничем не заслужил такого отношения.
— Хочешь сказать, на ковре всегда царит честь и благородство? А как же турки, которые вечно мажутся маслами и выскальзывают из захвата, как морские котики?
— Если тебя как соперника уважают, то редко идут на откровенную подлость. Это ведь чревато. Не последний же раз встречаемся...
— Как же именитый иранец, чемпион мира, если не ошибаюсь, умудрился проиграть человеку с пробитой головой?
— Скорее всего мой вид выбил его из колеи. Накануне он был уверен, что я не выйду. Наверное, от сюрприза внутренне сломался. А я был настроен выигрывать, вот только весь кайф от борьбы прошел.
— Еще бы...
— Сначала у меня не было температуры, но к полуфиналу поднялась. Я это чувствовал. Меня знобило. Но я специально ее не мерил, понимал, что высокая, но точно знать какая — не хотел, чтобы не сбить настрой. Но от боли колотило так, что ничего не хотелось. А я должен был победить. Я ради этого приехал на чемпионат. Хотел доказать, что я живой, что не собираюсь уходить со сцены, как многие почему-то решили. Я хочу выиграть вторую Олимпиаду — в Афинах, — но и после нее не факт, что уйду. Я поступлю по ощущению. Я вот сейчас, к примеру, как мальчик двадцатилетний себя чувствую. Не знаю почему. Если так и дальше будет — останусь в спорте. И вообще — я борьбу бросать не собираюсь!